Красный угол для гармошки

И.В.Вепрёв с юной частушечницей Катей Бобковой

- А жил и мы во-о-он там, видишь, березки стоят? Банька наша у самой речушки стояла, далековато, да? Мамушка моя с малых лет зимой, по снегу, что в баню, что из бани босиком отправляла: закаляйся, Горенька. Вот и закалился, спасибо ей.

Мы неторопливо меряем шагами безлюдье Веденихи - небольшой дере­вушки в несколько изб, и то расположенных вразброс. Кругом поля, неболь­шие пролески, и среди них вдали виднеются оторванные от всего мира такие же деревеньки Мышкино, Попова гора, Заболото, Борки... Мы идем, и я, дол­жен признаться, немного завидую своему собеседнику. Такая Ведениха есть у каждого из нас, да не каждому дано вот так ходить тропами, что еще таят незамутненные годами следы твоих детских ног.

Про мамушкину закалку Вепрев не для красного словца обмолвился. Он и нынче, даже в самый злой мороз на улице на себя, раздетого, пару ведер воды колодезной выхлестывает. Ходок он тоже редкий - в свои шестьдесят с длинным-длинным хвостиком среди зимы пешком от Вилегодска до Ильинско-Подомского ходил. Все бы ничего, рассказывал, только машины надое­дали, то один водитель притормозит: «Давай подвезу», то другой.

На селе даже люди, его хорошо знающие, при встрече в ужасе закрывали глаза:

- Ты бы хоть шапку-то, Игорь Васильевич, надел. В такой-то мороз!..

Не станешь же объяснять каждому, что уже сколько лет не носит он ни паль­то и ни шапки. Зато и идет но улице в своем домотканом свитере бодро, иному двадцатилетнему на зависть, лишь снег колючий в седых волосах путается.

Наше знакомство с Вепревым можно было бы отнести к разряду случайных. Пришлось как-то ехать мимо Вилегодска, и не удержался, попросил водителя машины притормозить, задержаться хоть на полчасика у одного дома. Уж боль­но солнечно смотрелся он на обычной сельской улочке, точно выряженный же-них возвращался с гармошкой с гулянки. Оконные наличники, балкончики - все с мастерством истинного художника расписано деревянными узорами.

Гармошка в доме, и правда, оказалась. А главное - гармонист-то какой! В честь заезжего гостя устроил Игорь Васильевич прямо в горенке небольшой концерт, да такую вилегодскую плясовую выдал - заслушаешься. А когда про­щались, достал я фотоаппарат, запечатлел на одном кадре и солнечный дом расписной, и гармониста знатного. Сколько уж времени после этого прошло, случилась оказия в Вилегодск, и я отправил с ней ту фотографию. А в ответ - письмо. В нем приглашение: приезжай, и гармошку послушаешь нашу виле­годскую без спешки, и поговорить нам есть о чем. Я и поехал.

Живи в свое время Федор Абрамов не на Пинежье, а тут, на Вилегодщине, вполне возможно, что и герою своих романов он мог дать другую фамилию. На­пример, Вепрев. В какой деревне той далекой военной поры не росли свои Пряслины, Вепревы - не взятые на фронт по малолетству, которое не освобождало от самого тяжелого крестьянского труда. В июне сорок первого пошел моему ге­рою двенадцатый годок. Росточком он, правда, многих сверстников обошел, на деревенских гулянках к нему, умелому гармонисту-самоучке, давно перестали относиться как к малолетке. Так бы и бегать по вечеринкам да тешить девчат трехрядочкой своей, да пришлось ему, единственному оставшемуся на всю Веде- ниху мужчине, подставить свое плечо под самый тяжелый груз.

Послали как-то его к реке: баржа с мукой пришла, надо срочно разгрузить. Стокилограммовые мешки, спрессованные под тяжестью своей в трюме - такие и здорового мужика запросто на пол уложат. Иссилился, взвалил на всхрустнувшую спину груз не по силам. Увидел такое дело капитан суденышка, заматерился люто: «Погубите парня» и кликнул отдыхавшую команду свою на разгрузку.

Тот случай, думается мне, запал в память только потому, что уж больно ред­ко вот так жалели его, подростка.

Семерых старших братьев проводили они с матерью на фронт. Похоронки на всех семерых прошли через его руки. Почтальон, от женских слез и плача уставший, старался перехватить по дороге этого единственного «мужичка» и совал ему в руку конверт:

- Ты уж, того, Игорь, мать-то подготовь...

Он и готовил. Забрался как-то раз на березу, что около дома росла. Видит, мать домой идет, давай кукарекать. Повеселить, значит, чтоб не так больно вестью страшной ударить. Да разве сердце материнское обманешь:

- Слезай, Горенька, вижу, что черная беда опять в двери стучится.

Что помогало тогда перемочь и голод, и тяжелую работу? Что не давало озло­биться на весь свет? А вы спросите у Вепрева, он вместо ответа в соседнюю комнату уйдет и вскоре вернется с улыбкой на лице и гармошкой в руках. Он тогда еще сде­лал важное для себя открытие: нехитрый этот инструмент в войну оказался еще нужней. Идут, бывало, на сенокос. Дорога дальняя, женщины и просят: поиграй.

А теперь самое время о злейшем враге моего героя сказать. Зовут этого врага - телевизор. Временами Вепрев и сам к экрану подсаживается, особенно если идет передача «Играй, гармонь». Там, на экране, у него немало знакомых, это после того, как сам участвовал в одной из телепередач в Ульяновске. И все рав­но к телевизору относится он с неприязнью, усматривая в нем источник чуть не всех вредных деревенских болезней: замкнутости, скуки, безделья.

- Как вечер на дворе, так и утыкаются все в экран и сидят, пока сон не прогонит. В гости ходить разучились. До чего дожили: не знаем, как сосед живет, здоров ли?

Сам Вепрев - человек гостевой. Уже к третьему дню своей жизни в Вилегодском я вполне спокойно встречал его предложение пройтись с утречка «тут неда­леко, болеет человек, навестить бы надо». Вскинет на плечо гармонь и, объявив с порога жене: «Пойду девчат своих военных проведаю», отправится пешком в соседнюю деревню. Порой за семь-восемь километров в одну только сторону.

Такое хождение в гости каждый раз превращается в спектакль. Представь­те себе, как такой человек вваливается с мороза без шапки, в одном свитере в полутемную избу:

- Ну что, куколка, что-то давно на пляски не наведывалась, а?

И «куколка», у которой, поди, уже правнуки с дискотек не вылезают, сме­ясь, машет рукой:

- Ой и выдумаешь ты, Игорь Васильевич: на пляски... Уж походили в свое время славно, да все выходили.

- Ну, ты ужо так не говори, ты и сейчас еще девка хоть куда, мы ишо и по­свататься к тебе пришли.

Вот и хозяин дома появился, улыбаясь, поддерживает начатую игру. По­судачат о прошлом, помянут знакомых, новости деревенские переберут. Обо всем перетолкуют, только жалоб на жизнь свою вы тут не услышите, хотя и живут люди эти не лучше других. Почему так? Ответ на этот вопрос я нашел позже, в вилегодской песне «Германия», которую здесь часто поют. Первое время, когда я услыхал ее, долго не мог понять одного: слова-то в ней груст­ные, о войне, о «дролечке на фронте» и о «девушке в тылу». Отчего же тогда исполняется она так задорно да с таким переплясом, что сцена от каблуков гудит? А потом вдруг понял: не в том ли и скрыт секрет вилегодского опти­мизма, что всем невзгодам и бедам противопоставляет он песню и пляску?

- Музыка-то моя, она человека расправляет, - мы уже под вечер вернулись из гостей, и Вепрев бережно укладывает гармошку на место, в красный угол большой деревенской горницы, - вот и ждут они меня. Бывает, старушка, лет за восемьдесят ей, ноги больные не держат, а она просит: сыграй, мол, я спля­шу. Пару стульев ей поставим посеред кухни, обопрется она руками о них да и потопчется на месте, пока я на гармошке плясовую наигрываю. Для нее это - праздник. И мне приятно, что людям радость принес.

Олег Угрюмов, 1995

Материал взят из книги Угрюмова О.А. "Долги наши...", изданной в Яренске в 2016 году.

Книга есть в Вилегодской сельской библиотеке.