Моя малая родина. Село Вилегодск. Вторник, 19.03.2024, 08:05
Приветствую Вас Гость | RSS
Главная | "Я эту землю родиной зову..." | Регистрация | Вход
» Меню сайта

» Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

» Форма входа

Лауреат конкурса
 "Я эту землю родиной зову..."

победа в номинации "Лучшее конкурсное выступление"

кружок художественного слова "Логос",

Никольская библиотека, рук. Л.В.Сухих

Литературно-музыкальная композиция по стихам никольских поэтов "Я живу на земле вилегодской".
 

 

Победители конкурса

Возрастная категория от 18 лет

I место

Лариса Сухих, с.Никольск

 

Ольга Фокина. Я на полу росла некрашеном

Ах, как ты чтишь себя, блестящего,
      Как ты дрожишь за внешний лоск!..
     
      Я на полу росла некрашеном,
      Мой пол был бел, мой пол был бос
      Мой пол был гол.
     
      Босому, белому –
      Босых и белых, как всегда,
      Передавала мама смело нас
      И шла – ее ждала страда:
      Ждала ее страда колхозная,
      То серп, то грабли, то коса,
      А мы, меж тем, по полу ползали –
      Свои детясли, свой детсад.
      И пол, как нянюшка, заботливый,
      Берег, наказывал, ласкал,
      И скорых, и неповоротливых
      Вполне умело развлекал –
      В щели припрятанной горошиной,
      Как нарисованным, сучком,
      Поленом дров, у печки брошенным,
      В куту таинственным углом.
      А все нечаянно пролитое
      Он вмиг в подполье пропускал
      Или в себя скоренько впитывал
      (Себе – во вред! А нас спасал
      От гнева мамы и от насморка).
      ...Как человек, живой и свой,
      Начальной жизни нашей азбука,
      Он до сих пор у нас такой:
      Его любая половичина,
      В ряду лежащая тишком,
      Имеет свой значок отличия.
      Не тем ли дорог отчий дом,
      Не той ли памятью младенческой,
      Где все – надолго и всерьез?
     
      ...Наш гость, сединами увенчанный,
      Свиданью с домом рад до слез.
      Живущий привилегированно
      В другом дому, в другом краю,
      Он ест и спит на лакированном...
      Но и сквозь злато слезы льют!
      «Вон та щербинка тятей сделана:
      Он мне, ребенку, лыжи гнул –
      Воткнутой в щель тесинкой белою
      Край половицы сковырнул.
      А это вот моя отметина:
      Я печку вытопить спешил,
      Да головня осталась, вредина!
      Так я водой ее облил
      И швырь под печь – еще дымящую,
      Еще потрескивавшую,
      Еще до боли обжигавшую
      Ладошку грязную мою, –
      Чтоб мать, придя, не обнаружила
      Сыновьи с печкой нелады!
      Могло б случиться много хуже, но,
      Знать, был в полу запас воды...»
      Сидит седой, и нежно трогает,
      И гладит бережной рукой
      Три яморинки неглубокие
      На половичине простой.
     
      ...Соседкам дай у мамы выспросить:
      «Что не покрасишь? Легче ж мыть!» –
      А выкрасить его – как выбросить,
      Как заживо похоронить.
      Она ответствует по-своему:
      «Я, женки, крашена – боюсь:
      Слепой, холодный, скользкий –
      что ему?
      Поддернет враз – ишо убьюсь!»
     
      «Зачем, – ты спросишь, –
      Тешу баснями?» –
      Да чтоб итоги подвести:
      В мое понятие прекрасного
      Ты – не вмещаешься. Прости.

 

II место

Татьяна Райнинян, с.Никольск

руководитель М.П.Чеснокова

Леонид Полушин. Смирён топор да веретено бодливо

У Офони Марийка пудов на пять с лишком была, а красы у той Марийки – и того больше. Только Афоне с иенной красой одна морока. Придут на праздник, рядком усядутся. Офоня уши развесит, Марийка – навострит. Мужики глаза выворачивают на Марийку. Бабы их и щиплют и подтыкают. Да разве утерпишь? Ягодинка, не баба, Марийка-то! Гуляют на празднике кто как умеет. Марийка первым делом за Офоней ухаживать начнет. – Выпьем-ка, Офонюшка, за любовь нашу, за доброту твою выпьем… Офоня пьет до дна, а Марийка только губы в зелье обмакнет для виду. Заводит Офоня плечами, запритопывает ногами: – Спляшем, Марийка. Пойдут плясать. Офоня на первом круге растянется. Оттащит его Марийка в угол, пальто забросит. Храпит Офоня, а она на шее у другого руки хомутом изладит, губы тюричком вытянет – себя тешит. …Ходили они как-то по лесу, грибы собирали. Марийка и говорит Офоне: – Умаялась, прилягу, а ты, Офонюшка, попроведай, нет ли вон там в ельничке, рыжиков. Вернулся из ельничка Офоня, а возле его бабы чужой мужик лежит. Офоня мужика под зад ногой. – Чего это ты возле чужой бабы примостился? Тот вскочил, обнимает Офоню, слезу пустил. – Спаситель ты мой. Думал, погибель тут моя. Заблудился. Гляжу: женушка твоя лежит. От радости да от устатку упал и заснул. А Марийка будто спала: приподнялась, глаза кулаками куксит: – Чего это вы тут расшумелись? Сон перебили. Другой раз вот так же идут по лесу. Она опять говорит: – Уморилась. – Лезь в кузов. В лесу небезопасно. Медведь, слышишь, ходит. Офоня рыжики собирает, жену за плечами таскает да покрякивает. Оттянуло плечо, ноги заподкашивались. Опустился на колени, вспомнил: – Чего это баба примолкла? Жива ли: Офоня крышку поднял, а там… двое! Марийка с тем мужиком. …Сказывают, Марийка как-то сонной с полатей падала, так по дороге к полу проснулась, семь раз перевернулась, семьдесят семь раз передумала, каким местом на пол упасть. На локте синяк посадила, на голове – шишку, а все блажные места в целости сохранила. …Как-то надоумили Офоню, что для урока надо бабу в ступе пестом толочь. Три часа толк – всё мимо…

 

III место

Ольга Железнова, пос. Широкий Прилук

Татьяна Полежаева, Иван Кондаков. Ромашковое солнце

 

Победители конкурса

возрастная категория до 18 лет

I место

Лидия Черепанова

Никольский ДК, руководитель М.П.Чеснокова

Татьяна Полежаева. «Язычница»

 

II место

Инна Ширяева

Вохтинская средняя общеобразовательная школа, руководитель Н.И.Хижавская

Фёдор Абрамов. Материнское сердце.

Ни одного не осталось, все там… А какой лес был! Петя, Ваня, Павел, Егор, Степа… Пять мужиков! Я, бывало, время рожать подходит, не про то думаю, как их всех прокормить да одеть, а про то, как за столом рассадить. Стол-то, вишь, у свекра был небольшой, на себя с хозяйкой да на сына делан, а меня в дом взяли — засыпала ребятами. Ну, о старших я уж не говорю — тех война съела. На одном году три похоронки получила — вот как по мне война-то прошлась. И Егор тоже через войну нарушился — в плену у германца был. А Степа-то! Мизинец-то мой желанный! Тот уж по моей совести, того я сама упустила… Вот и не просыхаю. Какой уж — двадцать семой пошел, а я все точу себя, все думаю: ох, кабы спохватилась ты тогда пораньше, Офимья, не куковала бы теперь одна на старости. Ложусь и встаю с тем. Ты когда из дому-то уехал? До войны еще? В тридцать восьмом? Ну, дак Степу-то ты и не помнишь. Я его в тридцать четвертом на беду родила. Все дети у меня хорошие были — ни на одного не пообижусь, а такого не было. Чистое золото! Сколько ему — девяти годков не было — помер, а мы с девкой не знали дров да воды. Все он. За скамейку станет — самого не видно, только пила зыкает. И за грибами там, за ягодами — не надо посылать, сам бежит… Вот это-то его старанье и сбило меня с толку. Я уж тогда на него глаза раскрыла, когда он кровью заходил. Как-то раз вышла утром за хлев — не знаю, из-за чего дома до бела света задержалась, так-то все и на работу и с работы в потемках, ребят в лицо по неделям не видишь — вот как мы в войну-то робили, а тут не знаю чего — задержалась. Смотрю — на, господи, снег-то в отхожем месте за хлевом весь в крови, и на бревнах тоже кровь намерзла. Я в избу: — Ребята, кто сичас за хлев бегал? Молчат. И девка молчит и парень. — Признавайтесь, говорю, неладно ведь у вас. К дохтуру надо. Тут Степанушко у меня и повинился: «Я, мама». Я уж и сама догадалась, что он. Парень уж когда, с самой осени, небаской с лица. И день в школу сходит да три лежит. А раз прихожу домой — по сено ездила: — Мама, говорит, ко мне сегодня птичка прилетала. Я лежу на лавке, а она села на стволочек рамы да клювиком в стекло тук-тук и все смотрит, смотрит мне в глаза. Чего ей от меня надо? — То, говорю, замерзла она, в тепло просится. Вишь ведь, говорю, стужа-то какая — бревна рвет. А птичка-то, оказывается, не простая — смертная. С предупреждением прилетала: готовься, мол, скоро по твою душеньку прилечу. В те поры, когда он, Степа-то, про эту птичку рассказывал, я и в ум не взяла: вся устала, примерзла — до птички ли мне? А вот когда я кровь-то за хлевом при белом свете увидела, тут я про птичку вспомнила. Побежала к бригадиру. — Так и так, говорю, Павел Егорович, у меня парень порато болен — дай лошади в район к дохтурам съездить. А бригадир, царство ему небесное — помнишь, наверно, Паху-рожу, — нехороший человечишко был, через каждое слово матюк: — В лес, в лес! мать-перемать!.. Чтобы через час духу твоего здесь не было! — Нет, говорю, Павел Егорович, кричи — не кричи, а повезу парня в больницу. Ты, говорю, и правов таких не имеешь, чтобы меня задерживать. Павел Егорович стоптал ногами, войной меня гнуть: «Я, что ли, войну выдумал?», а потом видит, война не помогает — бух мне в ноги: — Что ты, говорит, Офимья, опомнись! Парень твой как-нибудь недельку промается, а мне ведь, говорит, за то, что лошадь в простое, — решка… Я пришла домой, плачу: — Ребята, говорю, что мне делать-то? Бригадир в лес гонит… А ребята — что! Разве можно в таком деле ребят спрашивать? — Поезжай, мама! Надо помогать братьям. В ту пору у нас еще все живы были: и Петя, и Ваня, и Паша, и Егор. Ну, поехала. Как не поедешь. Тогда ведь не просто робили — деньгу в лесу зашибали, а лесную битву с врагом вели. Так у нас про лесозаготовки внушали — и взрослым и школьникам. Терпите! Поможем нашим сыновьям и братьям на фронте… Ох, что пережито! Теперь начнешь вспоминать, не всяк и верит. Как, говорят, можно целую зиму прожить, и чтобы без хлеба? А мы не видели в эту зиму хлебного — все до зернышка на войну загребли. Да и картошки-то было недосыта. Одного капустного листа было вволю. Вот Степа-то у меня через этот капустный лист и простудился, на нем здоровье потерял. В покров прибегает из школы — как раз в ту пору затайка исделалась, на полях снег водой взялся: — Мама, говорит, люди на колхозном капустнике лист собирают. Нам бы, говорит, тоже надо. — Надо бы, говорю, парень, да матерь-то у тебя из упряжки не вылезает. А вечером-то с работы прихожу — на, изба-то у меня полнехонька листу. Анка сидит с лучиной, в корыте моет. А кто наносил, не надо спрашивать, — Степа. Лежит на печи — только стукоток стоит, зуб на зуб не попадет, начисто промерз. Сам знаешь, каково на осеннем капустнике по воде да по грязи бродить. Да в нашей-то обутке. И вот сколько у меня тогда ума было. В лесу два сухаря на день давали — радуюсь. Ладно, думаю, нет худа без добра. Я хоть Степу немножко поддержу. Может, он у меня оттого и чахнет, что хлебного тело не получает… А вернулась из лесу — Степа-то у меня уж совсем худ. Я сухари на стол высыпала: Степа, Степонька родимый! Ешь ты, бога ради, сколько хочешь. Хоть все зараз съешь… А Степа за сухарь обеими руками ухватился, ко рту поднес, а разгрызть и силы нету. — Я, говорит, мама, в другой раз. Ну, я и лошадь не отводила на конюшню. Судите, хоть расстреляйте на месте — повезу парня в больницу! Не довезла… Одну версту не довезла… Спуск-то перед районом помнишь? Большущая лиственница стоит, комель обгорелый. Ну, дак у этой вот лиственницы Степина жизнь кончилась. Стужа была, мороз, я все одежки, какие дома были, на него свалила, а тут, у листвы, немного приоткрыла. — Степа, говорю, к району подъезжаем. Можешь ли, говорю, посмотреть-то? А он сам меня просил: «Мама, скажи, когда к району подъезжать будем». Ребенок ведь! Нигде не бывал дальше своей деревни — охота на белый свет посмотреть. И вот Степанушко у меня голову приподнял: — Мама, говорит, как светло-то. Какой район-то у нас красивый… Да и все — кончился. Так на руках у матери дух и испустил. Не знаю, не знаю, что бы тогда со мной было, наверно, заревелась бы тут, у лиственницы, а не то замерзла — страсть какой холодина был. Да хорошо, на мое счастье или несчастье, Таисья Тихоновна попалась, председатель сельсовета. Из района домой попадает. Пешочком. Так председатели-то тогда ездили. На своих. Лошадей-то на весь колхоз три-четыре оставляли, а остальных в лес, на всю зиму. Хорошая у нас была председательница. Бывало, поблажки от ей не жди — в лес там, на другую какую работу сама гонит, а у кого горе в доме, похоронка, чего другое — там уж она завсегда. Первая причитальщица. Бывало, так и говорила: «Нечем мне вам, бабы, пособить, ничего сейчас у советской власти нету, кроме слез да жалости». Ну и плакала, не жалела себя. А в другой раз, видит, слезой да жалостью человека не пронять, и поругает, побранит. Меня тогда не один день жучила. — Сколько, говорит, еще реветь будешь? Сыновья на фронте, голодные, холодные, может, — рев им твой надо? Не забывай, говорит: ты матерь, да и над тобой мать есть. Всем матерям мати… Ох, Таисья, Таисья Тихоновна… Сколько годов минуло! Самой уж, наверно, лет двадцать в живых нету. Скоро после войны свернуло, надорвала, видно, на нашем горе сердце, а я все с ней разговариваю — вслух, по ночам. Разговариваю да спорю. Анна, дочь, проснется: — Что ты, старуха дикая! Сказано тебе: война Степу съела. — Да, может, и не война, говорю. Над старшими, говорю, мати не вольна, а малой-то возле меня был. Я недосмотрела. — Да когда тебе было досматривать-то? Ты в лесу была. — А что бы, говорю, случилось, кабы я на день, на два позже в лес выехала?.. Анне сказать нечего, да и утром вставать рано (скотницей робит), заорет: — Да дашь ли ты мне спокоя? Когда у нас это кончится? Я замолчу — беда, нервенный народ стал, все в крик, все в горло, а про себя думаю: никогда не кончится. До скончания века не кончится. До той поры, покуда материнское сердце живо… 

 

III место

Марина Фокина

Вилегодская средняя общеобразовательная школа, руководитель Л.В.Кондакова

 Андрей Шигин. Мёртвая деревня

Вдоль обочины трассы пейзажи просты:
Вперемешку - кусты да деревья.
А свернёшь на просёлок – четыре версты,
И наткнёшься на эту деревню.

Облупившейся краской встречает плакат,
Усмехаясь: «Вперёд - к коммунизму!»,
А за ним - исподлобья уныло глядят
Почернелые, мёртвые избы.

Подкрадётся, обнимет звенящая тишь,
Время станет смолою тягучей,
Лишь плывут над грядой провалившихся крыш
Облаков недоступные кручи…

За околицей прежде стояло гумно,
Но и место отыщешь не просто - 
Заросло. И окрестные пашни давно
Затянуло еловым подростом.

На лугу, у реки подоспело косить - 
Травы сочные, берег пологий…
Но ни звука, ни скрипа тележной оси,
Нынче время других технологий - 

Новый люд засевает иные поля,
Что им дел до материи грубой 
И того, как врастают в планету Земля
Вековые, замшелые срубы…

 

Полина Костина

Вилегодская средняя общеобразовательная школа

Валентина Куделина. Виледь

Маленькая Виледь - уголок России,

Богом данный людям на века веков.

Всё здесь мило, просто, всё здесь в русском стиле,

Здесь живут извечно дружба и любовь.

Здесь сама природа душу окрыляет.

Светлые просторы  рек, лугов, полей,

Воздух деревенский  к жизни вдохновляет,

Ну а песни Виледи слышатся звончей.

И народ здесь русский, северный, суровый,

Но его добрее вряд ли где найти:

На все руки мастер, держит крепко слово,

Не собьётся в жизни с торного пути.

Здесь родилось много мужиков упрямых.

Мудрый Ломоносов путь им указал.

И они добрались до вершин до самых,

И борец отважный Человеком стал.

И хочу до боли, чтобы Виледь наша

Выстояла в битве против всех невзгод,

Чтобы жизнь всех стала интересней, краше,

Чтобы счастье в жизни увидал народ.

 

номинация "Литературно-музыкальные композиции"

Лучшая литературно-музыкальная композиция среди школьников -

 "А над Виледью небо синее..." по стихам поэтов села Вилегодска

Елизавета Ипатова, Ангелина Непеина, руководитель Е.А.Байбородина

 

Лучшая литературно-музыкальная композиция среди взрослых участников -

 "О родине - негромко говорю..."

Валентина Григорьева, с.Вилегодск

 

Номинация "Лучшее авторское исполнение"

Елена Сухих, с. Никольск

» Поиск

» Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

» Архив записей

» Друзья сайта
  • Создать сайт
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Все проекты компании


  • Copyright MyCorp © 2024
    Бесплатный конструктор сайтов - uCoz