Попов Тимофей Васильевич
Я жив остался в той войне. А как – и сам не знаю… Самым
молодым ветеранам сейчас около семидесяти пяти, самым старым - далеко
за восемьдесят. Большая часть жизни прожита после войны. "Мирные" беды и
радости слой за слоем легли в памяти на первый черный слой. По идее -
то сейчас от него должно остаться не так уж много. Стереотипные
воспоминания, безликие и плоские, отвечающие стандарту "рассказов о
войне". Но, может, наоборот, жизнь стерла только то, что необходимо
хранить в памяти для соответствия этому "стандарту"? И теперь осталось
только "нестандартное"? Постоянный голод, усталость запредельная, страх,
боль и удивление: "Почему я жив, хотя рядом гибнут сотнями?" И как
потом стало все безразлично, как очерствел, как тянул лямку, не думая ни
о чем. И ни идеологии, ни высоких мотивов... Только война! Какая есть -
страшная! Беспощадная! Несправедливая! Попов
Тимофей Васильевич из д. Новораспаханная 1914 года рождения - гвардии
старший сержант, «рабочая лошадка», не герой, о которых мы учили раньше в
школе. Сначала - артиллерист. Потом - пехотинец. Однако немца бил,
порох нюхал, в окружении был, товарищей хоронил, три раза ранен и
комиссован. Рассказывать о войне не любит, но, если попросят,
рассказывает. Семья
Тимофея Васильевича была большой и крепкой. Кроме него еще тринадцать
детей было у родителей. Правда, четверо померли в младенчестве. С малых
лет парнишка был приучен к труду. Даже в школе поучиться не удалось. Так
и остался неграмотным. Зато трудовые мозоли нажил с семи лет. А кулаки
стали как пудовые гири. Ну а потом, на войне, силушка недюжинная
пригодилась: сколько тяжести на себе приходилось таскать, сколько
километров пройдено. Однажды
было приказано отрезать противника от главной дороги. Восемьдесят
километров в обход шли. Минометы, пулеметы - все на себе. Жара страшная.
Сорокаградусная. Сколько дней продвигались без отдыха. Идешь и спишь.
Потом проснешься, а ты все идешь... Не
раз с благодарностью отца на фронте вспоминал: многому научил. В том
числе и терпению. Кстати, потерпеть семье Поповых пришлось. В кулаки
записали их в тридцатом. «Какие же мы кулаки были, - горько усмехается
Тимофей Васильевич, - работали от зари до зари. Спали, не раздеваясь.
Когда «кулачить» нас стали, так старшие братья и сестры разъехались от
греха подальше. Кто в города дальние подался, а кто - в лесопункты». В
1936 году взяли Тимофея в армию. Служил в Карелии в городе
Петрозаводске. Когда срок закончился, остался на сверхсрочную. Домой не
поехал. Запомнилось парню, как их унижали. Не захотелось вновь это
испытать. А потом войну объявили... Свой боевой путь начал на Медвежьегорском направлении Северного фронта. До
сих пор помнит, как все начиналось. Первый бой - самый нестрашный.
Ничего еще до этого не видели - ни убитых, ни раненых. Все равно, как в
войну играли... Бились до последнего, выполняя приказ Сталина. Десятого
декабря 1941 года попали в окружение. Сорокаградусный мороз стоял тогда.
Решили выходить, кто как сможет. Разбились на маленькие группы. Восемь
суток плутали. Уставшие, голодные. Потом к своим вышли. Тогда-то Тимофей
Васильевич получил свое первое ранение. Два осколка от разорвавшегося
снаряда попали солдату в спину. Месяц лечился в госпитале. И снова на
передовую. Тяжелыми
были первые месяцы войны для наших войск. Враг стремительно занимал
города и села. Вооружен был «до зубов». По словам моего собеседника,
«повеселее» стало, когда Москву отстояли. А уж после разгрома армии
Паулюса в победе наших войск над врагом никто не сомневался. Вспоминается старому солдату один яростный бой: -
Тогда много полегло наших ребят. Не знаю, уж командиры были виноваты,
не сориентировались, или немцы оказались хитрее и сильнее. По сопке бьют
фашисты из тяжелых орудий, нас же ни танками, ни артиллерией не
поддерживают. А в наступление иди. В другой раз попали под артобстрел.
Ну а артобстрел в лесу - это ад кромешный. Снаряд разрывается вверху,
внизу, деревья ломает. Очень страшно. Однажды немцы оказались зажаты между нашей бригадой и другой. Мы стреляем. Немцы стреляют... Побило там многих. И свои своих. Думаете, не было такого? Было! Спрашиваю
ветерана: «Наград не жалели ли для солдат?» «Не жалели!» - отвечает.
Вот только, как оказывалось частенько, получать-то их потом было некому.
Бои шли страшные, неравные. Мало ли на полях оставалось лежать... Второй
раз ранило Тимофея в 1944 году. В живот. Почти семь месяцев пролежал он
в госпитале. Рад, что жив остался. А вот дружка - Ваню Тимошенко -
похоронил. Пуля в голову попала. Скончался в госпитале уже. Молоденький,
безусый лейтенант из Полтавы Иван Тимошенко очень привязался к
рассудительному, добродушному, сильному вилежанину Тимофею. Не считал
зазорным и совета иногда попросить у младшего по званию. У друзей и
договор был: всегда после боя друг друга искать. Чтобы знать - жив,
ранен, убит... - Если
б вовремя парня вынесли с поля боя, может быть, и жив остался. А так
много крови потерял, - вытирает нахлынувшие слезы ветеран. - Незадолго
до гибели письмо от сестры получил. Радовался, что их родной город
освободили. Уж так радовался... После
госпиталя направили старшего сержанта в запасной полк. А 3 марта 1945
года ночью приказали грузиться в вагоны. Куда, зачем не объясняли. На
какой-то станции вышли. Всех построили. Только начали движение, как в
строй врезался грузовик. Погибли сразу шестнадцать человек. В том числе
три офицера. Да сколько еще покалечено было. Так вместо передовой Попов
снова попал на больничную койку со сложным переломом правой ноги. До сих
пор считает этот случай чьей-то диверсией. Известие
о Победе получил в госпитале. Радио включили на полную катушку. Слушали
и радовались. А кто и плакал. После третьего ранения комиссовали
Тимофея Васильевича и дали вторую группу инвалидности. Теперь уж домой
поехал. В дом отцовский. В 1949 году семьей обзавелся. Как сам говорит:
«Взял за себя Фаинушку совсем молоденькой». На пятнадцать лет себя
моложе. Дома их рядом стояли. Фаина Григорьевна старалась быть женой
справной, работящей. Мне с гордостью сказал: «Труженица она великая!» И
дома, и в колхозе успевала. Двух дочерей вырастили, выучили. На взрослых
внука и внучку теперь радуются. Правда,
послевоенная жизнь тоже немало трудностей подбрасывала. Раны старые у
Тимофея Васильевича болели, спать не давали. Ну и чиновничье недоверие
иногда угнетало. Чтобы справку необходимую получить, нужно было и на
нелицеприятные вопросы не раз отвечать. Но об этом не хочет рассказывать
и даже вспоминать. Никогда
не ходил в школу рассказывать про войну. Слишком тяжело было, и все
время казалось: не поймут. Не поймут, потому что нельзя понять до конца
то, что сам не пережил и не видел. Не признает за собой никаких
подвигов. Мол, просто воевал. Главный мотив его рассказа о войне: «Я вот
выжил, а как - и сам не знаю. А сколько солдат погибло!» И про судьбу
дальше... И про однополчан своих. Про того же молоденького лейтенанта
Ваню Тимошенко. Которого убило. Хорошо хоть письмо от сестры успел
прочитать, порадовался, что его родную Полтаву освободили. На
встречи ветеранов не ходит уже несколько лет. Здоровья совсем не стало.
Поздравительные открытки бережет. Накануне Дня Победы плохо спит. Как
только по радио начинают говорить торжественные речи, просто заболевает. В День Победы обязательно выпьет стопочку. А потом ходит какой-то растерянный и глаза - грустные... Нина Овечкина. Вилегодская газета. – 2001. -9 мая.
|