Моя малая родина. Село Вилегодск. Пятница, 29.03.2024, 13:51
Приветствую Вас Гость | RSS
Главная | Аникиев Ф.М. | Регистрация | Вход
» Меню сайта

» Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

» Форма входа

 Аникиев Фёдор Михайлович

 

От Ленинграда до Одера

Я, Фёдор Михайлович Аникиев, родился 1 августа 1922 года в деревне  Сафроновской  Вилегодского сельсовета.  У  родителей,  Анны  Алексеевны и Михаила Фёдоровича, было четыре  сына  и  четыре  дочери.  Я  был старшим  из  сыновей.  После  семилетки    в  1937  году  поступил  и  в  апреле 1941  года  окончил  Велико-Устюгский речной техникум. Был положен  месячный  отпуск,  но  решил  ехать  согласно направлению сразу на работу, надеясь приодеться  получше,  купить  подарки родителям, младшим сёстрам и братьям, а поздней – летом взять неиспользованный отпуск.

Так  я  прибыл  на  пристань  Айкино Северного  речного  пароходства  Усть–Вымского  района    Коми  АССР  старшим  оператором  движения  флота.  В коллективе  нашей  пристани  и  населения  с.  Айкино  разговоров  о возможной войне не было. Наоборот люди радовались, что с Германией заключён мирный договор, условия которого с обеих сторон выполняются. В таком же тоне писали газеты, такого же содержания были передачи по радио.

Но вот наступило 22 июня и радио буквально ошеломило всех: фашистская Германия напала на нашу страну, подло – без объявления войны, без предъявления каких – либо претензий. Я понял, что мечты мои об отпуске несбыточны. По  всем  деревням  посыльные  верхом  на  конях  развозили  повестки о мобилизации – немедленной явке в военкомат. Некоторые  шли и ехали в военкомат, не дожидаясь повесток. Нам объявили военное положение и потребовали бесперебойное обеспечение речным транспортом перевозки мобилизованных. В тот же день 22 июня я отправлял пассажирские пароходы только с мобилизованными в армию. Проводы мобилизованных родными и близкими вызывали угнетающее состояние  - слёзы, плач, переходящий в рёв, особенно, когда давалось пароходу отправление колоколом, и пароход отвечал на это своими отправными гудками, а выйдя на фарватер движения, -  прощальными  гудками.  Провожающих  невозможно  было  уговорить уйти с дебаркадера, пока пароход не скрывался из виду. Всё это время громко плакали. И так каждый день, каждый пароход, а их в день уходило несколько. У меня тогда было одно желание: скорей бы уехать в армию и не видеть и не слышать эти переживания и слёзы.  Моё желание сбылось без малого через месяц.  Думал, мой отъезд будет без слёз и плача, так как уезжал не из родного дома, но получилось всё наоборот. Женщины, девушки и старушка – жена начальника пристани -устроили мне такие проводы с причитаниями: «вот тебя родная матушка и тятенька не проводили, не повидали – легко ли им будет». При этом невольно и у меня капали слёзы из глаз.  Каждая из женщин  давала что-нибудь на дорогу из еды или  сувенир на память.

Привезли  нас  в  Вологду,  где  объявили,  что  мы  зачислены  курсантами сапёрного училища. Наголо остригли, одели в армейскую одежду, бывшую в употреблении, на ногах ботинки старые с обмотками. Мы не узнавали после этого друг друга. Не нравилась нам и армейская пища – суп с картошкой, капустой, крупой и каша перловая, хотя давали достаточно, и мы были сыты. Учились ускоренными методами, не считаясь со временем. Днём рыли окопы, строили небольшие мостики, переправы, учились стрелять, а ночью по тревоге поднимались и шли на задания: минировали подходы к окопам, мосты, учились и взрывали нами же сделанные мосты. Но такая учёба для меня продолжалась недолго, меньше месяца. В один из дней на утренней поверке зачитали список курсантов, в котором был и я, приказали забрать все свои вещи и повели на вокзал. Там нас собралось сто человек. Посадили в грузовые вагоны, в каких обычно перевозили войска, и повезли. Мы не знали, куда везут, не спрашивали, да нам никто бы и не ответил. Но ехали мы в сторону Ленинграда. Узнали об этом по железнодорожным станциям. Нас привезли в Ленинград, где уже на каждом шагу чувствовалась война. На вокзале стояли и отправлялись эшелоны с ранеными. Стёкла в домах были заклеены бумажными лентами, всюду указатели бомбоубежищ. Двигались колонны военных в полном боевом вооружении. Привели нас в военный городок в самом городе и не очень далеко от вокзала. Посмотрел на нас командир в звании полковника, посмеялся над нашим видом, обмундированием и приказал вести в баню. Приказали полностью раздеться, складывать верхнюю одежду в одну кучу, нижнее бельё в другую, обувь в третью. После мытья выходили в другую дверь, где каждому по размеру подбирали новое курсантское обмундирование. Когда все помылись, оделись, построились на той же площадке, куда прибыли в начале. Тот же командир объявил нам, что мы зачисляемся в училище связи, на радиоотделение. Выглядели мы уже совершенно другими. Вид у нас был молодецкий, чему были очень рады. Так мы стали курсантами двухгодичного училища связи. Здесь нам всё нравилось: занятия по радиоделу, стрельба в тире, изучение азбуки «Морзе», тренировки на приём и передачу. В столовой давали курсантский паёк, в том числе белую булку и сливочное масло утром и вечером и всё другое вкусное, не то, что в Вологде. Размещались в настоящем благоустроенном общежитии, пружинная кровать, тумбочка. Твёрдый распорядок дня с подъёма до отбоя. Так продолжалось не больше месяца. Потом стал урезаться паёк, отменили булку и масло. Хуже стали и обычные блюда. На второе  начали подавать  только какую-нибудь кашу. Раньше давали гуляш, котлеты. Второй курс училища постепенно куда-то уходил. Поздней мы узнали, что их эвакуировали из Ленинграда в глубь страны для продолжения учёбы. Нам объявили, что в связи с обстановкой на фронтах войны из нашего первого курса училища создаются краткосрочные курсы радиоспециалистов. В то же время город оказался в блокаде, начались частые налёты вражеской авиации. Естественно, был перестроен и весь распорядок нашей учёбы и жизни. Нас вооружили по-фронтовому: выдали винтовки, запас патронов, каски, лопаты. При  налётах  вражеской  авиации  мы  боролись  на  отведённых участках с зажигательными бомбами, которых фашисты сбрасывали целыми ящиками. Патрулировали во время налётов, дежурили в отведённых местах, направляя всех в бомбоубежище, а затем выслеживали фашистских диверсантов. Они шпионили, выявляя более важные объекты. А при налётах вражеской авиации ракетами, электрическими фонариками и даже фарами автомашин указывали своим самолётам места бомбёжек. Всем известно, что сверху с самолёта  очень  хорошо  просматривается  самый  маленький  огонёк, световая точка. Изучали мы уже только радиостанции, на которых нам придётся работать – обеспечивать связь командирам на фронте.  Учились азбуке «Морзе», микрофонной связи и шифровальному делу, других занятий  не было. Причём занимались в полной боевой готовности, по 12 часов минимум, если позволяла обстановка. Но обстановка зачастую занятия срывала. То налёты фашистской авиации, которые начались и в дневное время, то нас садили в автомашины и везли к передовой линии обороны в помощь для остановки рвавшегося в Ленинград противника. Вступать в бой нам, в этих случаях, приходилось не часто, атаки отбивались, и мы возвращались в училище продолжать учёбу и нести службу по охране от пожаров нашего объекта и выслеживать лазутчиков противника. Нашими курсами за период учёбы были обезврежены три диверсанта. Дневные полёты самолётов противника – штурмовиков на очень низкой высоте имели успех. Были разбомблены центральные продовольственные склады. Угодила бомба в центр нашего общежития, прошла три этажа и взорвалась в подвале, в результате все перекрытия,  перегородки  внутри  были  разрушены,  старинное  кирпичное здание с толстыми стенами раскололось пополам, но не упало. Убило трёх наших курсантов, старшину, дежурного офицера и посыльного. Остальные находились на занятиях. Нас поместили в другое помещение, но впоследствии и оно было разрушено, и мы разместились  в клубе. На территории училища было огорожено несколько невзорвавшихся  бомб,  обозначенных  соответствующими  знаками.  Паёк  всё урезался, всё время хотелось есть. Все мы, из-за недоедания, постоянных тревог, дежурств, борьбы с огнём – осунулись, сильно уставали и всё время спрашивали командиров – скоро ли нас отправят на передовую, в действующие войска, так как говорили, что там кормят лучше. А пока  разузнали и ходили на небольшую свиноферму на  территории училища и просили у свинарок что-нибудь поесть, отделить нам от корма свиней. Они нам не отказывали, давали по-немногу, но этим мы укоротили существование  небольшой фермы. Оставшиеся без корма свиньи забивались, и вскоре их вообще не стало. Но и мы, не проучившись полных четыре месяца, были распределены по подразделениям действующей армии. Я был направлен радистом в 34  полк связи, который находился в районе Невской Дубровки. Боевая обстановка, когда оборона города  шла у его стен, не спрашивала твою военную специальность. Где и куда требовалось, туда и направляли, ту задачу и выполняли. Нам, радистам, зачастую приходилось тянуть телефонные линии под огнём противника, бегать исправлять нарушенную связь, а то и просто идти в траншею отбивать очередную атаку противника. В трудные, тяжёлые периоды в этом участвовали все штабы, все вспомогательные службы, так как они были расположены вблизи передовой линии боёв. Понятия «тыл» в блокадном Ленинграде не было, и весь город  был фронтом. Естественно, что на фронте страшно. Но страх свиста пуль, разрыва снарядов, бомб, мин, пикирующих на тебя самолётов, надвигающихся танков, атаку солдат противника и все другие тяжести  войны можно перебороть, унять, и как, говорят солдаты, ко всему привыкнуть. А вот к голоду привыкнуть, одолеть его, невозможно. Это не дано никому. И я не раз тогда вспоминал Вологодское сапёрное училище – тот суп и кашу… Голод истощал защитников города и его население физически. У одних было опухшее лицо, у других живот, как у беременной женщины, у третьих опухшие ноги. У меня опухли ноги. Сначала снимал валенки периодически для просушки их и портянок, а потом они уже не снимались. Редко сменяли бельё, а о бане и речи не было. Ходить уже было тяжело. Частенько были такие случаи: пойдём на кухню по снежной тропинке, оступишься хоть одной ногой с тропинки в снег и уже не можешь самостоятельно подняться, выбраться на тропинку. Чтобы не пролить похлёбку, её тут же, маленькими глотками не спеша, выпивали. Выручали из снега, поднимали у кого ещё остались силы,  главным образом командиры. Совсем ослабевшим медики выдавали по чайной ложке яичного порошка один раз в сутки.

Зима 1941-1942 гг. была самой тяжёлой и голодной для ленинградцев и защитников города. Многие от голода умирали. Но город Ленина  стоял  неприступной  крепостью,  врага  не  пропустил  и  не сдался. Надежды фашистов обречь население и защитников города на голодную смерть и захватить таким путём город – провалились. С  наступлением  морозов,  когда  Ладожское  озеро  покрылось льдом, была проложена ледовая «дорога жизни» путём утолщения льда искусственным путём. По этой дороге страна начала поставлять в блокадный Ленинград продовольствие и другие необходимые грузы. Были введены по этой дороге и свежие силы Красной Армии. Истощённые воинские соединения вывозили из города на поправку. «Дорога жизни» была не такая уж безопасная, чтобы по ней можно было беспрепятственно двигаться в любое время суток. Она обстреливалась противником из орудий и подвергалась налётам  фашистской  авиации.  Поэтому  движение  по  дороге  осуществлялось в основном в ночное время  и не без потерь. Нас заменили и вывозили из блокады в конце февраля 42-года. Попали под бомбёжку. Взрывной волной меня с несколькими товарищами выбросило из машины. Автомашина была не повреждена, нас подобрали. Почувствовал в ногах сырость. Самостоятельно  ходить я уже не мог и был направлен на железнодорожную станцию  Мга для отправки в госпиталь. Погрузили нас в санитарный поезд для следования в глубокий тыл. Я часто терял сознание, долго не приходил в себя, и нас, несколько таких человек, выгрузили в Череповце, так как везти было опасно, нужна была срочная медицинская помощь. Поместили  в Череповце в госпиталь, располагавшийся в школе. На мне разрезали и сняли валенки, всю одежду, обтёрли холодной водой, так как тёплой не было. Оказалось, что на моих распухших ногах полопалась кожа до колен, образовалась кроваво-водянистая течь и загноение.

Город Череповец часто подвергался бомбёжке вражеских самолётов, было нарушено теплоснабжение, водоснабжение, канализационные сети, электроснабжение, питание было грубое, неподходящее для истощённых желудков. Многие заболевали дизентерией и умирали. Я плохо ел, терял сознание, больше пил хвойный настой,  и, может, поэтому избежал дизентерии. Врачи уже решили отнять у меня чуть ниже колена правую ногу, но я не дал, заявив, что нога цела, так как я чувствовал её и двигал пальцами. Через месяц, несколько оправившись, я был отправлен санитарным поездом в город Свердловск для продолжения лечения. Жаль, что не было возможности  тогда  сфотографироваться,  интересно  было  бы  сейчас посмотреть на меня – каким я тогда был. Кости и синеватая кожа. Врачи удивлялись, что человек может жить, потеряв столько своего веса. Весил я около 40 килограмм, а когда призывался в армию весил 70.  Ноги в коленках и ступне не сгибались, пальцы у рук тоже не сгибались. Всё это видимо от истощения и долгого лежания. Шестнадцатилетние сёстры и няни в госпитале  брали меня как ребёнка и перекладывали с кровати на кровать, чтобы заменить постельное бельё, а иногда носили на себе в ванную, чтобы вымыть. Ещё в санитарном поезде, в период следования в Свердловск у меня появился аппетит, после того, как мне начали давать понемногу манной жиденькой каши. В госпитале мне много раз вливали донорской  крови,  которую  хорошо  воспринимал  мой  организм. Аппетит  усиливался. В госпитале таких, как я, истощённых из Ленинграда, было мало. Поэтому все мне сочувствовали: с кухни приносили добавку, ребята в палате, что не съедали, отдавали мне, я им отдавал табак, в то время не курил. Ел много, казалось, что больше не лезет, подпирало к горлу, был надутый живот, а чувствовал себя голодным. Выздоровление шло медленно. На правой ноге дважды делали операцию, резали, долбили кость, так как заражение дошло до кости. Раны долго не заживали. Постепенно начал садиться, затем разрешили вставать на костыли, падал и снова вставал. В спецкабинетах разрабатывали мне кисти рук, в сгибах ноги. Поздней уже мог держать карандаш в руке и хоть плохим  почерком сам писал письма домой. От костылей перешёл к тросточке, а много позже расстался и с ней.  Медицине потребовалось 10 месяцев, чтобы поставить  меня на ноги.  Я снова мог быть на фронте.

Период войны 1941-1942 гг. был для меня  самым тяжёлым. Он был таким не только для меня, но и для всей нашей страны, для всего народа. За участие в боевых действиях я был удостоен медали  «За оборону Ленинграда».

В январе  43-го я снова в действующей  армии. В феврале  прибыл вместе с другими на Калининский фронт, на пополнение 100-й отдельной Казахской стрелковой бригады, зачислен в роту связи. Бригада вела до этого тяжёлые бои на подступах к городам Великие Луки, Новосокольники, Невель и была выведена во второй эшелон на пополнение и довооружение. До декабря 43-го 100-я стрелковая бригада вела боевые действия на Калининском фронте, на сильно пересечённой озёрами, болотами местности. Запомнился тяжёлый и неудачный бой нашей бригады, которой была поставлена задача прорвать оборону противника и выйти, захватив железную дорогу, которую противник использовал для военных нужд. Расстояние от наших передовых позиций  до железной дороги было 6-7 километров.  Бригада  удачно прорвала оборону, быстро передвигалась и достигла железной дороги, о чём поступило радиодонесение. Я был радистом у командира бригады. Командир бригады отдал приказ штабу сниматься и двигаться вперёд за наступающими подразделениями. Сам командир бригады с адъютантом, двумя автоматчиками и я с радиостанцией сразу же пошли вперёд. Прошли километров пять, смотрим, наши начали отступать, противник их теснит. Я передал приказ  командира бригады штабу - прекратить движение вперёд, занять свои позиции. Тут нас противник накрыл артиллерийским огнём. Мою радиостанцию прошил осколок, она вышла из строя. Командир бригады приказал бросить радиостанцию в первую попавшуюся машину,  а мне со всеми идти в контратаку, чтобы остановить наседавшего противника. Контратакой руководил сам командир бригады, она была стремительной, фашисты  побежали  назад,  уже  видна  была  железнодорожная  насыпь,  но  противник  подтянул  артиллерию,  миномёты  и  встретил нас сильным огнём. У нас не было необходимой   артиллерийской поддержки. Все запасы снарядов были израсходованы. Пришлось постепенно отойти и занять прежние позиции, понеся большие потери. Соседнее подразделение должно было нас поддержать и тоже выйти на железную дорогу, но оно не смогло прорвать оборону, не продвинулось вперёд, и наша бригада оказалась в мешке. Нас обстреливали с трёх сторон, мы чуть не попали в окружение. После этого бригаду вывели во второй эшелон на поправку, приведение себя в порядок. Линия Калининского фронта  была не прямой, а зигзагообразной. Выступали то наши войска, то войска противника. Затем вели бои и участвовали в освобождении города Невель, который был взят неожиданно для противника и без больших потерь. Наша бригада только ночами напрямую к городу по лесистому болоту  сделала настил для прохождения танков и артиллерии. Когда было всё готово, танки по этому настилу выскочили на  основную дорогу недалеко от города, оставив позади передовые части противника. При подходе к городу немецкий регулировщик, признав наши танки за свои, показывал им путь в город. А части 31 отдельной стрелковой бригады в этот период прорвали оборону противника и закрепили успех танковой атаки, получив наименование Невельской. В боях под Невелем отличилась старший сержант Машук Мамедова.  Она  была  в  нашей  бригаде  медицинской  сестрой,  овладела пулемётом «Максим», попросилась у командования в пулемётчицы. Машук отбила своим пулемётом несколько атак противника, уничтожив много фашистов, была ранена, но не оставила поле боя, продолжала сражаться, выкатив пулемёт при следующей атаке фашистов на открытую позицию, чтобы уверенней и надёжней бить наступающих фашистов. Враг не прошёл, а пулемёт и Машук Мамедова были накрыты миномётным огнём. Она погибла.  За проявленное мужество и героизм Машук Мамедовой было присвоено звание Героя Советского Союза.

В начале декабря по приказу командования армии 31 и 100 отдельные стрелковые бригады были сформированы в 1-ю стрелковую дивизию, которая участвовала в боях по освобождению города Великие Луки и железнодорожного узла Новосокольники. Успешная  операция  войсками  нашей  дивизии  была  проведена под новый 1944 год. Фашисты сидели за крепко построенной обороной.  Целые  деревни  были  разобраны  и  зарыты  в  землю.  Жили уютно, не боялись и не думали, что на этом участке наши пойдут в наступление.  Разведчики  приволокли  пленного  «языка»,  который рассказал, что их войска готовятся весело отметить Новый год. Устанавливают в блиндажах ёлки, украшают их, обещают праздничные кушанья, выдадут вина и другие подарки Гитлера. Наше командование решило воспользоваться этой обстановкой. Было дано задание нашему полку (я был радистом у командира полка) без артиллерийской подготовки в маскировочных халатах, тихо, незаметно подобраться к фашистским окопам и ночью  броситься в атаку и прорвать оборону. Операция удалась, были захвачены все три линии траншей, некоторые фашисты в эту зимнюю ночь выскакивали и хотели удрать в одном нижнем белье, так была неожиданна эта атака. После этой операции было освобождено много населённых пунктов, а мы неплохо отдохнули в фашистских украшенных по-новогоднему блиндажах, воспользовавшись и фюрерскими новогодними подарками.

В начале февраля 1944 года нашу дивизию погрузили в эшелоны и привезли для разгрузки на станцию города Калинина. Оттуда совершили  сорокакилометровый  марш  и  расположились  в  большом селе Редькино, где пополнялись личным составом, техникой, боеприпасами, поправляли обмундирование, мылись по-настоящему в армейской бане, занимались по своей специальности боевой подготовкой, находясь в резерве главного командования. Эта передышка от боевых действий продолжалась без малого месяц. Здесь мне вручили первую боевую награду – медаль «За отвагу»  за бои на Калининском фронте.

В начале марта наша дивизия погрузилась в железнодорожные эшелоны и была переброшена на Украину севернее Ковеля. Была поставлена задача: быстрыми темпами двигаться в сторону города Ратно и заменить стоявшую в обороне дивизию, измотанную боями. Марш совершался в тяжёлых условиях непогоды и бездорожья. Транспорт застревал в грязи. Создавались пробки, график движения не выдерживался. Противник уже теснил наши обороняющиеся  части и занял Ратно. Приказывалось  двигаться быстрей и вскоре мы вступили в бой с наступающим противником, остановили его. Но не смогли форсировать с ходу, хотя и не широкую водную преграду  - реку Выжевку. Попытки фашистов наступать были отбиты. Затем, как говорят военные, велись бои местного значения и обоюдная разведка. Части дивизии наряду с обороной занимались боевой подготовкой, готовясь к  наступлению, учились командиры. Учились и мы радисты, я сдал нормы на радиста 2 класса с присвоением звания младшего сержанта.

В середине июля 1944 года началась Люблин-Брестская операция. Дивизия, прорвав оборону противника на реке Выжевка, продвигалась вперёд и за несколько дней вышла к Западному Бугу, с ходу форсировала его и замкнула кольцо окружения Бресткой группировки  гитлеровцев,  перерезав  важнейшую  дорогу  для  отступления противника из Бреста. Так мы продвинулись на территорию Польши. Командование дивизии приказало всем подразделениям занять более выгодные рубежи, зарыться в землю, не показываться противнику, перерезанную дорогу пока не закрывать. Отдельные машины и повозки пропускать до особого распоряжения и вести  наблюдение круглые сутки. Я был назначен начальником радиостанции при командире 415 стрелкового полка подполковнике Мединцеве Вадиме Митрофановиче и обязан был обеспечивать его связью с командирами батальонов полка и с командиром дивизии. Командир полка и мы с радиостанцией расположились на участке одного из батальонов, на высотке и опушке небольшого лесного массива, также зарылись в землю. С этой высотки, впереди был большой обзор в сторону Бреста, откуда на нас будет двигаться противник, когда его будут вышибать наши войска. В это время было тихо, не слышно никаких выстрелов, как будто нет  войны. В лесу чирикают птицы, перед нами поля, где росли ячмень, овёс, картофель, кругом зелень, кое-где проглядывают цветы. Почти двое суток мы любовались мирной природой, не забывая о войне. Только в последние часы стала доходить до нас дальняя канонада артиллерийской стрельбы и  слышны взрывы. Движение по осёдланной нами дороге оживилось, появилась  легковая автомашина. Было приказано разведчикам захватить автомобиль и после этого закрыть дорогу, никого не выпуская из окружения. Машина была подбита и захвачена. Пленён тыловой  офицер с документами, от которого было узнано, что войскам дан приказ всё взрывать, уничтожать  и  отходить.  Противник  видимо,  ещё  не  знал,  что  они полностью окружены. Гром боя стал слышен всё ближе. И вот рано утром потянулись со  стороны Бреста в нашем направлении машины, лошадиные обозы, видимо, тыловые подразделения, которые без особого труда были разбиты нашей артиллерией и миномётами. Дорога оказалась забита. Тогда автомобили и повозки начали объезжать по ту  и другую стороны дороги. Но и там их настигали снаряды и мины. Проехать стало невозможно. Установилось кратковременное затишье. Появились транспортёры, танки и регулярные части. Начали стрелять артиллерия и миномёты. Наши части всё сильней нажимали на пятки противника со стороны Бреста, противник нажимал на нас, чтобы вырваться из окружения. Бой шёл, не затихая ни днём, ни ночью. Несли потери и наши полки,  я тоже был ранен осколком в спину, оставаясь на своём посту. К исходу вторых суток со стороны противника уже не била артиллерия и миномёты, не показывались танки и бронетранспортёры. Только пьяные солдаты и офицеры, не обращая ни на что, лезли на всех участках наших подразделений вперёд, только бы пробить брешь в нашей обороне и вырваться из тисков окружения. Бьётся с противником штаб дивизии, медсанбат, хозяйственные подразделения. Но многим фашистам удалось вырваться из кольца. Но и те далеко не ушли, так как впереди продвигались к Варшаве наши войска.  Кто сдавался  - пленили, кто не сдавался – уничтожали.

Не стало на полях  зарождавшегося  на зерно овса, ячменя, не было видно зелёной высокой ботвы картофеля. Все поля перепаханы снарядами, минами, усеяны трупами фашистов, их подбитыми  танками  и  бронетранспортёрами.  Лес  на  нашей  высотке  был искорёжен,  то  вырван  с  корнем,  то  переломан.  Антенна  нашей радиостанции зачастую падала вместе с деревьями, рвалась и перебивалась  минами,  снарядами  и  их  осколками.  Мои  фронтовые товарищи – радисты нашего расчёта Володя Степанов и Костя Силин      -  зачастую  были  вынуждены  устанавливать  новую  антенну, ремонтировать и готовить к работе  запасную, так как без антенны связь не обеспечишь. Кроме того все мы следили за противником и участвовали в отражении наседавших фашистов. Командир полка  зачастую  открытым  микрофонным  разговором  по  радиостанции просил у командира дивизии помочь артиллерийским огнём, вызывая  огонь почти  на себя. А командиры батальонов просили помощи огнём у командира полка, просили патронов, гранат. Был период, что командир полка Мединцев сам брался за пулемёт вместо убитого пулемётчика.

И вдруг всё стихло. Не видно стало фашистов. Через некоторое время из установленного в лесу микрофона раздался громкий голос на немецком языке: «Ахтунг, ахтунг!» Мы сначала не поняли, в чём дело, а потом разобрались. Кто-то из командиров знал немного немецкий язык. Это агитбригада политотдела нашей дивизии сообщала, что брестская группировка войск противника разгромлена. Обращалась к скрывавшимся в перелесках, в лощинах солдатам и офицерам противника выходить и сдаваться в плен. Гарантировалась жизнь и гуманное обращение с пленными. Только тогда вспомнили, что больше двух суток ничего не ели. Об этом напомнили нам валявшиеся, недалеко от нас в лощине, разбитые термосы с едой, неизвестно когда доставленные нам. В период боя было некогда об этом думать. Командир полка приказал командирам батальонов , чтобы собрали  оставшихся в живых, подобрали всех раненных и выходили в район основного шоссе. Мы свернули радиостанцию и через лесной массив напрямую пошли в том же направлении. Нас было немного: командир полка, его заместитель, адъютант, три автоматчика, медсестра и нас, радистов, трое. Идя по лесу, услышали скрип повозок. Притаились, присмотрелись и увидели небольшой немецкий обоз, двигавшийся по узкой просёлочной дороге. Дружно все выскочили на дорогу, крикнули «Хенде хох», немцы подчинились, мы их обезоружили, поехали вместе с ними к основной дороге. Выехали из леса на опушку, от которой совсем близко проходило шоссе, забитое разбитой техникой и повозками противника. Остановились и решили здесь перекусить  из  запасов  противника.  Артиллеристы  одной  из  батарей  нашей дивизии, увидев на опушке леса обоз и людей в немецкой форме, открыли по нам огонь. Адъютант командира полка, не растерялся, сразу же выстрелил из ракетницы, дал сигнал, что стреляете по своим. Разорвавшиеся три снаряда ранили в лицо заместителя командира полка майора Бойко  и несколько пленных немцев. Раненых перевязали, пленных отправили, затем хорошо покушали и пошли осматривать поле боя. Осматривая разбитые повозки и машины, не раз мы убедились, что фашисты не только убийцы мирного населения,  но  и  настоящие  грабители.  Всюду  были  награбленные  вещи: наши  самовары,  охотничьи  ружья,  меха,  шёлковые  и  шерстяные ткани и другие ценные вещи. За десять дней боёв наша дивизия уничтожила более 12 тысяч солдат  и  офицеров  противника,  захватила  в  плен  980  фашистов. Уничтожила: орудий – 133, автомашин – 1850, повозок – 890, танков, самоходных установок, бронетранспортёров – 57, шестиствольных миномётов  –  14,  много  другой  техники  и  вооружения.  Захватила наша дивизия: повозок – 195, миномётов – 35, орудий – 47, автомашин – 669, самоходных орудий и бронетранспортёров – 22, пулемётов – 323.

В  боях  по  окружению  и  уничтожению  Брестской  группировки противника многие наши воины проявили большое умение, отвагу, мужество и героизм, были отмечены высокими правительственными наградами. Пулемётчику нашего полка Дьяконову Н.М. было присвоено звание Героя Советского Союза. Радисты моего расчёта Степанов  В.И.,  Силин  К.  награждены  медалями  «За  боевые  заслуги», а я награждён второй медалью «За отвагу». Дивизия получила почётное звание и стала называться Брестской дивизией. Нам был дан двухдневный отдых для приведения себя и боевой техники  в порядок. Мою рану осмотрели в медсанбате, сказали, что  кость не задета.  Я отказался ложиться на лечение, только уже не таскал на спине радиостанцию. Дивизия двигалась  на Варшаву. За нами шли подразделения и польской армии, формировавшиеся в нашей стране. Население Польши нас спрашивали: почему у вас такое обмундирование старое, в пятнах, а у наших солдат новенькое и чистое. Мы, конечно, не в обиду польских солдат говорили населению, что у ваших солдат будет такое же одеяние, если они начнут воевать, побывав в боях столько, сколько мы побывали. Они поняли. Вскоре польские войска вступили в бой с немецкими оккупантами. Наша  дивизия  вела  нелёгкие  бои  по  освобождению  Польши, всё время наступая. Форсировала много крупных и мелких рек, освобождая многие населённые пункты и города, в том числе город Торн. Вместе с другими частями армии участвовала и в освобождении Варшавы, а также городов Хайнице и Тухоля.

За  бесперебойное  снабжение  командования  полка  радиосвязью в этих тяжёлых наступательных боях я был награждён третьей медалью «За отвагу». Награждены были многие бойцы и командиры. В дальнейшем все воины дивизии, оставшиеся в живых, были награждены медалью «За освобождение Варшавы». В дальнейшем нашей армии и дивизии было приказано наступать на город Цоппот и нанести удар по немецким войскам между двумя крепостями Данциг и Гдыня. Местность перед побережьем Балтийского моря, на берегу которого находились эти города,  была лесистая и сильно укреплённая противником, трудная для наступления механизированных войск и удобная для обороны. Но войсками 2-го Белорусского фронта задача была успешно выполнена. Запомнился приезд к нам в дивизию командующего  фронтом маршала Советского Союза Рокоссовского К.К., который похлопал по плечу командира нашей дивизии.  Сказал: «Видна наша работа» и уехал. После этих боёв наша дивизия получила недельную передышку, а затем был сделан марш к Одеру, так как наши войска уже были на подходе к этой большой водной преграде. После форсирования Одера дивизии приказывалось развивать наступление на северо- запад.  Одер  был  форсирован,  и  мы  вступили  на  территорию  фашистской Германии, пришли, как говорили «в логово фашистского зверя». Заранее был объявлен приказ - не обижать, а помогать гражданскому населению. Политработники разъясняли войскам, что мы ведём борьбу не с немецким народом, а с фашизмом. Противник на всей территории сильно сопротивлялся,  угонял  мирное население в  глубь  страны. Население, напуганное местью за злодеяния своих войск в нашей стране, покидало свои дома и уходило на запад. Мы имели уже большой перевес в самолётах, танках и во всём вооружении. Враг не мог устоять перед натиском наших войск, но сильно сопротивлялся. Нас  садили  на  танки,  самоходные  орудия,  на  автомашины,  на повозки, и мы двигались, наступая фашистам на пятки, не давая им остановиться и закрепиться на каком-нибудь рубеже. Около ста километров от реки Одер мы прошли, наступая, и не встретили ни одного немецкого человека из гражданского населения. Только потом начали попадаться старики, старухи, женщины и дети с повозками в кюветах дороги, куда их загнали свои отступающие войска. Мы захватывали новенькие самолёты, стоявшие без горючего, танки, бронетранспортёры,  самоходные  орудия,  установленные  в  земляных траншеях и тоже без горючего. Фашисты бежали, бросая всё, стремились на встречу англо-американским войскам, надеясь ещё на разлад их с  Советским Союзом. В крайнем случае, лучше сдаться им в плен, а не Красной Армии. Наша дивизия и другие части двигались быстро и догоняли их, брали в плен, а кто не сдавался,  уничтожали. Но не многие хотели погибать, противник начал сдаваться колоннами. Наши солдаты помогали гражданскому населению выбираться из кюветов и предлагали возвращаться в свои дома. Навстречу войскам Красной Армии приезжали делегации немцев ближайших городов и крупных сёл с просьбой не стрелять по ним, они капитулируют. Было интересно входить в такие города и сёла, где из каждого окна всех домов были вывешены белые флаги из простыней и других вещей белого цвета. На улицах почти никого не было, кое-кто  из-за шторок выглядывал в окна.

И вот 3 мая 1945 года войска нашей дивизии в районе города Висмар соединились с союзными нам английскими войсками. В этот день, в 21 час московского времени столица нашей Родины Москва салютовала войскам 2-го Белорусского фронта двумя артиллерийскими залпами из 124 орудий. В приказе Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И.В. Сталина объявлялась очередная благодарность войскам полковника Карпелюка – командира нашей дивизии. Настроение у нас было радостное и приподнятое. После ликвидации Бресткой группировки за успешные боевые действия наша дивизия была награждена орденами Красного Знамени и Суворова III степени и стала называться Брестской стрелковой дивизией. Все полки, другие соединения дивизии также были награждены разными орденами, присвоены звания по наименованию освобождённых гор

» Поиск

» Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

» Архив записей

» Друзья сайта
  • Создать сайт
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Все проекты компании


  • Copyright MyCorp © 2024
    Бесплатный конструктор сайтов - uCoz