ФРОНТОВИК

    Когда, с каких пор начинают дети помнить? Вопрос, на который нет ответа. И точно никогда и никто не скажет, в каком возрасте малыш запомнит событие на всю жизнь. Зависит это от многих факторов: от значимости события и от эмоционального восприятия его ребёнком.

     Вот и у Серёжки в памяти отложилось в ту пору немного. Холодная изба, плачущая мать, прижавшиеся на русской печи сёстры и он на полатях. Чем громче плакала мать, тем громче ревел и он, стараясь перекричать её и, надеясь, видимо, этим самым остановить тот вой, который вот уже несколько дней время от времени возобновлялся в избе. Иногда это ему удавалось. В доме оплакивали «пропавшего без вести».

     Что значили эти слова? Никто не знал ответа. Одно было ясно: или погиб на поле брани глава семейства или жив. Третьего не дано. Эта страшная бумажка как бы предупреждала и предполагала ещё более страшную, окончательную весть о гибели мужа и отца. Было Серёже в ту пору около 3-х лет.

      Степан, уходя на войну, прощаясь с женой и успокаивая её,  сказал:

- Не плачь, Катюша, тебе нельзя сильно-то убиваться, фронтовика носишь.

- Какого ещё фронтовика, Стёпушка?

- А как же. Пришёл с Финской, сообразили и опять на фронт. Я воевать буду, а ты родишь. Вот и будет у нас фронтовик.

       Когда появился Сергей, мать вспомнила эти слова мужа и, няньча малыша, часто говаривала: «Фронтовик ты наш, фронтовик.»

       Однако время шло. Подрастал Серёжка. И вот уже двое мужиков вернулись с войны, правда, инвалидами. А в большинство семей всё шли и шли эти страшные, скупые слова «пропал без вести» и редко ещё ужаснее «пал смертью храбрых» или, что не легче, «погиб при исполнении боевого задания».

       В день, когда узнали в деревне о Победе, ликования и праздника не было. Бабы плакали, собравшись вместе или в одиночку. В каждом доме слёзы. А те, двое, что вернулись с войны, молча вздыхали, словно они были виноваты в том, что их пощадила судьба.

       Уже поздней осенью вернулся в деревню ещё один солдат – Савва  Захаров.  Его возвращение и осталось до мелочей в Серёжиной памяти наиболее ярким. Пришёл Савва пешком около полудня. Люди были в поле. А вечером народ потянулся к Савиной избе посмотреть солдата, послушать рассказы о войне.

      Серёжа, нахлобучив шапчонку, старенький отцовский пиджак с закатанными рукавами, босым  быстро перебежал к дому соседа. Зашёл в накуренную избу, переполненную людьми.  За столом сидели три мужика в гимнастёрках и с серьёзными лицами пели «Раскинулось море широко…»  Сергей подождал, пока закончилось пение, а потом протиснулся к самому столу и…

- Скажи, дядя Савва, а  тятю моего на войне ты не видел?    

     Изба замерла от этих слов. Савва посмотрел сначала на него, потом на жену.

- Степана, соседа, сынок. Без вас уже родился, – ответила она на немой вопрос мужа.

      Савва встал с лавки, одёрнул гимнастёрку, на груди брякнули награды, и подошёл к Сергею. Присев на корточки перед ним, он хотел было сказать, что видел отца этого несмышлёныша и что скоро и тятя его вернётся.

       Однако, встретив взгляд мальчика, Савва почувствовал какую-то неловкость за своё намерение обмануть ребёнка ради его утешения. Не отрывая от него глаз, Савва шарил рукой возле лавки. Наконец, нащупал свой вещевой мешок, вынул из него продолговатую баночку, вложил в Серёжину ручонку и сказал:

- Не волнуйся, сынок. Тятю твоего я не видел, но это не значит, что он не вернётся живым, как и я.

       Позади себя Серёжа услышал всхлипывания, сначала подавленные, а потом всё более громкие, не скрываемые.      

- Тогда не надо, дядя Савва,- он положил только что подаренную банку на стол и добавил, - мне вам не отдать долг. Кто знает, вернётся ли тятя.

       Он повернулся, чтобы уйти. Но люди стояли так плотно и все плакали.  С великим трудом он пробрался к выходу. Дома Сергей забрался на полати и пролежал там весь вечер, не говоря ни слова. Сам этого не понимая, он сделал шаг к осознанию мира.

        Больше деревне не пришлось встречать вернувшихся с войны мужиков. Савва Захаров был третьим и последним из 37 , которых провожала деревня.

Последнее слово

(Из цикла рассказов от деда Федота. Глава  - эпизод.)

      - Взрослым, конечно, во время войны , да и после её окончания, долго было не до веселья, - продолжает дед Федот. Он словоохотлив. Видимо сказывается и одиночество. Такие, как он, и про себя ( т.е. сами с собой) ведут  беседы. А если есть ещё какая-нибудь живность, то уж с ней они как с людьми: и поругают и похвалят. Одним словом воспитывают попути с откормом.

     - На чём я остановился, - спохватывается дед.

     - Ах, да. Так вот. Была у нас соседка Матрёна. Пятеро у ней , мал - мала меньше  осталось, когда хозяина на войну призвали.. Билась, что называется, как рыба об лёд. Всё, что было, поперешивала ребятишкам для прикрытия стыда. А они ведь растут. Не могут же пять человек в одной рубахе вырасти. Да на ребятах старая одежёнка как на огне горит. И вот осенью, подвечер, она на стлище наснимала льна – тресты. Навязала ношу, и когдасовсем стемнело, перенесла ношу к себев баню. Надеялась зимой хоть ниток напрясть, а то ведь залатать обноски – то нечем.

      И что ты думаешь? Нашёлся человек, донёс в сельсовет. Вскоре и суд состоялся. Лён - то у неё , конечно,  нашли. Но не это главное.

     На суде прокурор просил дать ей пять лет тюрьмы. Суд вершили в колхозной столовой открыто. Бабы вголос плачут. За подсудимой,  на второй скамеечке, пятеро её детей.

    Судья , женщина, вынесла решение о минимальном наказании – три года лишения свободы. И пояснила виновато: «Меньше нельзя. Закон не позволяет.»

   И только тогда предоставила Матрёне последнее слово. Неведомо, почему судья сбила порядок заседания.

     Что ты думаешь? К удивлению всех Матрёна стала умолять суью добавить ей ещё два года, как просил прокурор. И знаешь почему?Да где тебе знать. А объяснила осуждённая очень просто:

  -  Не плачьте,  бабы,  и вы, мои милые деточки, не плачьте. В детдоме будете жить. Вас там накормят, оденут и обуют,  в школу соберут. А любовь и ласку к вам я сохраню и через пять годков всё восполню. Без тюрьмы  для меня и без детдома  для вас можем все помереть. Не беспокойтесь. Я сильная, выдюжу. За это время  и вы подрастёте. Уже сами  кусок заработаете.

      А вот трёх годков маловато.  Товарищ судья, добавь два годочка, как просил прокурор.

       - Вот такое последнее слово было у Матрёны Тимофеевны на суде.  Вот такое «веселье» было у наших матерей в ту пору. И такое наше детство… Ай, да чего там. Чтобы понять, прочувствовать, через это пройти надо, - заключил дед Федот и умолк. Мне показалось, что он сейчас заплачет.  (11. 04.2010 года )